В самом центре хутора Талловеров, напротив мемориала погибшим в Великой Отечественной войне, находится дом фронтовика Григория Яковлевича Васильева. Родился он в 1920 году. Таким образом, ему исполнилось сейчас 84 года. Возраст, конечно же, приличный. Но Григорий Яковлевич держится молодцом. При нашей встрече надел праздничный пиджак с государственными наградами, рассказал, за что им получен орден Отечественной войны 11 степени, медаль «За отвагу», и другие. Мы стояли у мемориала, Возложив на плиту букет осенних желто-красных цветов, которые вырастил на своем подворье Григорий Яковлевич. Он вспоминал: Мне в том далеком 41-м году уже пошел 21 год. Я был из крестьянской семьи, и до этого получил отсрочку от службы в Красной армии. Но весной 41-го года призвали в пехоту, потому что чувствовалось скорое приближение войны с фашистской Германией. Нас тогда многих призвали на службу. На запад из глубинных районов шли и шли эшелоны с оружием и солдатами. Для маскировки это делалось по ночам, так с немцами у нашей страны был договор о ненападении. Но в июне 22 числа они коварно напали. 

Война заставила учиться другим, не крестьянским наукам. Но все равно и на войне довелось много переделывать тяжелой работы: рыть окопы, траншеи, сооружать блиндажи и т.д. Нашу дивизию, которой командовал полковник Гришин (закончил он войну генерал-полковником), из Арзамаса ночью отправили в Белоруссию. На станции Орша высадили, и мы пошли пешком на запад… Приказали окопаться. Разведка донесла, что немцы наступают большими силами. Рано утором показались танки. Увидев их, некоторые солдаты, только что призванные, бросили винтовки, вещмешки и начали было разбегаться. Их с трудом удержали. Действительно, жуткое состояние неопределенности и страха. Самолеты немецкие поливают огнем нашу передовую, артиллерия бьет, танки большими группами идут, а за ними солдаты с автоматами и винтовками. Стрельба оглушительная, страшная. А у нас ни пушек, ни противотанковых гранат. Только винтовки и бутылки с зажигательной смесью. Казалось, вот и смерть пришла. Кто-то отстреливается, а кто-то просто закопался в землю. Ведь для нас, молоденьких бойцов, это был первый бой. А фашисты шли уверенно, как завоеватели, повидавшие виды, они уже почти всю Европу разгромили. Но был у нас командир полка подполковник Фроленков, который уже воевал против японцев под командованием Г.К. Жукова на Халхин-Голе, там был награжден орденом Красного Знамени (За форсирование Днепра в 1943 году ему было присвоено звание Героя Советского Союза, а после войны он стал генерал-лейтенантом). Были в полку и еще обстрелянные на Халхин-Голе и Хасане командиры. Они подожгли два танка бутылками с горючей смесью. Фроленков говорит: «Вот видите, что может храбрый, который не боится! Видите, как их танки горят». Научились и мы потом эти бутылки бросать очень хорошо. Я сам однажды поджег танк. Отходишь в сторону по траншее, пропускаешь его и бросаешь с нескольких метров. А некоторые бросали прямо вперед, до десяти метров. Танк загорался как факел.  Хотя, когда на броне сидят пехотинцы или бегут, стреляя, рядом, все это, конечно, не так просто.

Этот первый день и запомнился как самый тяжелый за всю войну. Не помню название той деревни, где наша часть оборону держала, но видел, как дымились загоревшиеся от разрывов снарядов хаты с черепичными и соломенными крышами. Почти вся деревня сгорела. Да, трудно было нашим бойцам, не успели мы обучиться воевать, а немец вел себя нагло, забрасывал наши позиции листовками с призывами сдаваться в плен и обещаниями сытой жизни.

- А вам лично не приходилось отступать?

- Первое время - было. Идет лавина танков, ты сидишь в окопе с одной винтовкой. Отходили роты, батальоны, полк снимался. Безо всякого приказа свыше, чтобы сохранить людей. В 41-м я несколько раз оказывался в окружении. И каждый раз мы выходили. Тысячи людей прорывались. Побывал в котле и весной 42-го, когда проводилась неудачная для нас Барвенково – Лозовская операция. Немцы в листовках писали, что взяли там в плен десятки тысяч советских солдат. Наши давали опровержение. Не берусь судить, но много попало в плен тогда – это точно. Я всегда пробивался не в одиночку, а с отделением, которым командовал, потом взводом. Кстати говоря, политработники у нас вели большую работу и сами были в большинстве своем люди порядочные, мужественные, находились всегда впереди. Был у нас политрук Бездомный, я его фамилию навсегда запомнил, он жалел солдат, часто беседовал с нами о жизни. Когда немецкие танки ворвались на наши позиции, это было в декабре 41-го, политрук, воодушевляя красноармейцев, с гранатой в руках бросился на танк, подбил его, затем подорвал второй танк, но сам погиб. За этот подвиг он был награжден орденом Красной Звезды.

42-й год - это, по – моему, тоже самый тяжелый год войны. Отступали с Харьковского направления, пешком прошли до Ростова, обороняли его. Четыре раза наш областной центр переходил из рук в руки. Немцы бросали нам листовки с воздуха: «Ростов возьмем бомбежкой, а Сталинград с гармошкой».  Перли и перли с засученными рукавами до Сталинграда.

Но под Сталинградом и мы дали немцам прикурить. Да так, что они уже не смогли опомниться, оказать серьезное сопротивление. Мы научились хорошо воевать. Поступила новая военная техника. И враг стал чувствовать нашу нарастающую силу. С боями освободили Ростов, затем Таганрог. Мой взвод отличился на подступах к Таганрогу, за что я, как командир, был представлен к ордену Отечественной войны 11 степени, и в скором времени мне вручили эту награду. Я был в звании старшего сержанта.

Дальше мои фронтовые дороги проходили по Украине, при освобождении Киева я получил медаль «За отвагу».

На войне награды давали за конкретные дела. Жалости к врагу не было: всякого мы повидали. О румынах и итальянцах я ничего особенного сказать не могу, они были не вояки, и особой жестокости ни к пленным, ни к населению, как правило, не проявляли. А вот гитлеровцы, особенно эсэсовцы, отличались жестокостью. Мы воочию убедились, как они поступали с мирными людьми. Под Таганрогом перед отступлением расстреляли тысячи советских граждан. И потом нам приходилось еще не раз видеть следы их страшных преступлений.

Да и храбрость их закончилась после Сталинграда. Теперь они уже не шли безоглядно в атаку, а окапывались, берегли себя, чуть что отступали. Были, конечно, с их стороны отчаянные попытки поправить свое положение, но мы их ставили на место. Так я закончил войну, находясь в Болгарии. И прослужил там до 1947 года, а потом меня демобилизовали.

Добрался до родного дома, работал много лет в колхозе на разных работах. После войны восстанавливали хозяйство, тяжелое было время. Но восстановили и фермы, и мастерские, и бригады. Жаль, когда зажили люди хорошо, мне уже возраст подошел на пенсию выходить. Правду говорят, в старости мало радости. Вот праздника жду, 9 мая вновь соберемся мы, ветераны войны, нас в хуторе Талловеров осталось 12 человек, отметим юбилей, вспомним военные годы.

Тут Григорий Яковлевич вздохнул: «Дожить бы до светлого дня»…

- Обязательно доживете, - ободрил я пожилого человека и на прощание пожелал ему дожить до ста лет, не зная больше ни горьких утрат, ни страданий.

Спасибо вам, фронтовики, за то, что отстояли наше Отечество!

                                                                                                                            В. Филев.

                                                                           «Слава труду»  23 ноября 2004 г. № 141.