А.Д. КОВАЛЕВСКАЯ

СОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК – НАША ГОРДОСТЬ

НАКАНУНЕ, к исходу дня, прошел дождь. Сначала далеко на западе нависла черная туча. Подул прохладный ветерок. Раскаленное добела солнце, низвергавшее на иссушенную землю палящие лучи, сначала примеркло, а вскоре и совсем скрылось за тучей. А она надвигалась быстро. Потом в небе засверкало, загрохотало. Еще и еще... и полил дождь. Казалось, небо раскололось и теперь выливает воду, накопившуюся за весну и лето. И уже через несколько минут мутные лучи катились по улицам притихшего хутора.

... Я иду по тропке через огород и сад. Трава уже подсохла. А иссушенная долгим зноем земля впитала вчерашнюю живительную влагу. Возле сарайчика возится женщина. Вот она распрямилась. И передо мной предстала старушка, видно, когда-то в молодости высокая, стройная и красивая.

- Вам кого?

Я назвал кого, мне надо.

- Нюся, а Нюсь! Это к тебе, выйди.

Мы сидим во дворе под яблонькой и беседуем. Стол накрыт старенькой, но чистой клеенкой. Напротив меня – небольшого роста женщина. Ее загорелое до черноты лицо уже в морщинах. Она прячет под столом тоже загорелые, грубоватые руки. И мне подумалось: сколько добрых крестьянских дел они переделали!

... Анна Дмитриевна не помнит свою мать. Ее не стало, когда она была совсем маленькой, самой младшей из четырех детей в семье. Отец тяжело переживал утрату. А тут средненькая заболела: каково без матери. Хворь унесла сестренку. Но вот в доме появилась женщина. У нее не было своих детей. Всю свою женскую, материнскую ласку она перенесла на чужих, а теперь уже ставших ей родных детей. Ее доброта и ласка благотворно сказывались на характере детей. Они росли спокойными, трудолюбивыми.

Так и шли годы. Уже стали работать старшие. Уже и меньшенькая Аннушка подросла. И вновь пришла беда.

Помнит Аннушка, как отец рано утром ушел на работу к лошадям и вскоре вернулся. Он ходил по комнате, выходил во двор. Мама плакала.

- Ну, дети, пришел и мой черед. Иду на войну. – Поднял на руки Аннушку. – Прощайте! Все заголосили.

- Помню, - вспоминает Анна Дмитриевна, - я ревела ревом. Отец шагал широко, а я бежала рядом, цеплялась за руку и плакала. Возле Гаврилого пруда постояли. Отец расцеловал всех и сказал: «Не плачьте, родные. Разобьем немцев, и я скоро вернусь». До сих пор слышу его голос...

Анна Дмитриевна заморгала глазами и добавила:

- И ни весточки. А через год, в 43-ем, получили бумажку – пропал без вести... Вон и у мамы тоже, - и она замолчала.

Рядом стояла ее свекровь Матрена Константиновна. Она быстро-быстро вытирала руки фартуком.

- Погиб мой Савелий Гаврилович. Только и утешение было ее дети – мое внуки да работа в колхозе. Ох, и трудно было. Нюся себе на работу, я себе, сын тоже. Все трудились. А харч какой был? Ничего, выдюжили. Теперь вон какая техника. Внук Витя, ее сын, бригадирствует. А бывало, все вот этими руками ворочали, - она показала сухие, жилистые руки. Мне восемьдесят три, а я все по хозяйству хлопочу. С внуками воюю.

Во двор вошел крепко сложенный, молодой загорелый парень.

- Вот и бригадир наш, - обрадовалась бабка Матрена. – Иди, ешь, там на кухне, на столе.

В окно было видно, как Виктор присел к столу. Вскоре он вышел: «Я побежал».

- Ишь, побежал, - опять улыбнулась бабка Матрена, - весь в мать. Эта всю жизнь бежит и бежит на работу.

А мне подумалось: какая же это трудолюбивая семья. Вот Анна Дмитриевна. Когда-то Аннушка, Нюся, с четырнадцати лет, в грозные годы войны пошла в бригаду. Работала прицепщицей.

- Сейчас молодые,- опять вмешалась в разговор бабка Матрена,- небось, и не знают, что такое прицепщица.

Да, Анна Дмитриевна знает эту трудную работу. Ночью сидела на плуге, а в обеденный перерыв пасла голодных быков. Знала Аня цену тогдашнему трудодню.

Пришло к Ане счастье: встретила хорошего парня – керосиновоза Ваню Ковалевского. Вот и живут в мире и согласии уже тридцать пять лет.

- Моей родной матерью,- говорит Анна Дмитриевна, - стала свекровь. Она учила меня всему. Что я, девчонка, умела? И за все эти долгие годы ни разу не ссорились, не попрекнули друг дружку. Она – моя мама. А когда я собиралась стать матерью, ушла с прицепов, и послали меня на птичню, за курами ухаживать. Два года работала. После Веры пошли Витя, тот, что приходил, бригадир тракторной бригады, и Лида. Вот ее сын.

Из дома вышел третьеклассник женя.

- А,- улыбнулась бабка Матрена,- прапорщик проснулся.

- Какой я прапорщик? Это папка прапорщик, да еще старший.

- Старшая, Вера, - продолжала рассказ Анна Дмитриевна, - тоже была телятницей и дояркой. Да руки приболели. В школе уборщицей. А Лида парикмахер. На Байконуре живет. Женя, расскажи про маму.

Женя застеснялся, а потом рассказал:

- Стрижет мама даже космонавтов.

- А ты точно знаешь, что мама стрижет космонавтов?

- Может стрижет, а может, и нет...

-А ты космонавтов видел?

- А то как же!

... Тридцать лет. Много это? Смотря, как эти годы проживешь. Анна Дмитриевна тридцать лет работает дояркой.

- Теперь вон на ферме техникой доят,- не стерпела и опять вмешалась в разговор бабка Матрена.- А бывало... Да что там говорить... Все руками, руками делали.

Тридцать лет Анна Дмитриевна Ковалевская доит коров. И никто о ней не скажет худого слова. В зоотехническом отделе колхоза о ней сказали так:

- Душа-человек. Безотказная в труде.

И этим все сказано. Когда поставили доильный агрегат, Анна Дмитриевна освоила его быстро. Теперь она оператор машинного доения.

Мы попытались подсчитать, сколько молока за 30 лет надоила Анна Дмитриевна. Трудно это сделать. Жаль, что в правлениях колхозов и в конторах совхозов не имеют отдельных дневников-карточек, в которых бы фиксировались трудовые показатели таких, как Анна Дмитриевна, ветеранов.

Считали-считали и вышло, что Анна Дмитриевна миллионерша. Она надоила свыше 1.300 тонн молока, 1300 тонн! Свыше 1 миллиона 262 тысяч литров! Она богата трудом, материнским счастьем, богата щедростью души и уважением односельчан.

Д. Тараненко

Слава труду» 21.08.1984 №99

С. Киевское